НЕ МЕШАЙТЕ МНЕ ЖИТЬ!
Завибрировал телефон.
Он нажал на кнопку.
— Юлик, не вздумай завтра никуда выходить! — послышалось из мобилы. — Это очень важно! Слышишь, это и есть то сообщение, ради которого все затевалось!
Он никак не мог привыкнуть, что из телефона слышен голос человека, находящегося далеко. Очень далеко. Так далеко, что и представить сложно.
— Юлик, ты меня слышишь?.. Это я, Константин! Не узнал, что ли? Чего молчишь-то?
Он не отвечал. Он держал мобилу довольно-таки далеко от уха, хоть и слышал все, что говорил собеседник.
Какое странное устройство... Как только его ни называли — и телефон, и мобила, и труба... Чем, интересно, оно схоже с трубой? А как устанавливается связь?.. Это ведь уму непостижимо! Где-то там, в небе, высоко-высоко, летает спутник (точнее сказать, не летает, а будет летать). Что за спутник? Чей спутник? Он не знал ответов на эти вопросы. Да и на многие другие тоже...
— Скажи что-нибудь! — доносилось из трубки. Некоторое время царило молчание, затем голос произнес гораздо тише: — Да ты ли хоть там?
— Я.
Это был первый раз, когда он поднес телефон к уху сам.
Гром не грянул, земля под ногами не разверзлась...
— Фух, ты меня напугал. Юлик, ты никому ничего не рассказывал, я надеюсь?
Он снова молчал.
— Кто-нибудь еще знает про телефон?
— Н-нет...
— Вот и отлично! — Константин хохотнул. — Запомни, Юлик: нельзя завтра утром никуда ходить! Я не шучу. Ты понял?
— Я... я понял...
— Хорошо, Юлик! И учти еще одно: мы будем следить за тобой. Конец связи.
Гудки...
...Впервые они явились из ниоткуда прошлой ночью.
Был первый месяц года, мартиус1. Подходил к концу 2-й день до ид2. Гай Юлий Цезарь сидел в своем кабинете и размышлял о странных предзнаменованиях последнего времени. Знамения говорили о серьезных переменах в Риме и сулили недоброе самому Цезарю. Хотя Гай Юлий и не верил предзнаменованиям, но смутное чувство тревоги не оставляло его.
Цезарь на некоторое время зажмурился и откинулся на спинку кресла. Когда же он вновь открыл глаза, то в первый миг не поверил тому, что увидел. Перед ним стояли странные... люди? Неизвестно как проникшие в кабинет существа одновременно и походили и не походили на людей. Одна их одежда чего стоила — наглухо закрытые шлемы из неизвестного материала, ужасно неудобные костюмы из какой-то блестящей ткани, обувь, закрывающая всю ступню полностью. Их лиц он не мог видеть — мешали шлемы.
Ему не дали закричать. Один из них, подбежав к Гаю Юлию, закрыл ему рот рукой, а потом — кляпом. Они быстро связали Цезаря, так что он не мог сдвинуться с места. Заговорил главный, но, осознав в конце концов, что Гай Юлий не понимает ни слова, произнес странную фразу, запомнившуюся Цезарю: «Тьфу ты, е-мое!» — и замолчал. Позже римлянин узнал, что этого человека звали Семен.
Пришельцы сняли свои шлемы. Оказалось, что (по крайней мере, судя по внешним признакам) это люди. На римлян они, конечно, не были похожи. У двоих волосы были черные, у одного — белые, а у Семена оные вовсе отсутствовали. У одного была маленькая бородка, у остальных — двухдневная щетина. У главного на шее был шрам. В общем, они выглядели полными идиотами. Особенно если судить по одежде — в таких костюмах можно было просто-напросто истлеть. Они же в Риме, а не где-нибудь на севере Галлии! Нет что ли у них ничего другого?..
Вперед выступил смешной темноволосый парень с козлиной бороденкой и заговорил на нормальном человеческом языке. Он единственный знал наречие, на котором общался Гай Юлий. Во время того, как молодой человек держал речь, двое следили за тем, чтобы в помещение никто не вошел. В их руках было странное оружие, которое Цезарь никогда прежде не видел.
Сначала говоривший приветствовал Гая Юлия и представил своих друзей. Семен, Павел, Владимир... Свое имя — Константин — он назвал в последнюю очередь. Затем Костя (так называли его друзья) стал говорить странные вещи, в которые верилось с трудом, но Цезарь верил всему. И тому, что они не посланники богов, а простые люди, и тому, что они явились из конца XVIII века от Рождества Христова, и тому, что их труба поможет ему. Сомневался он только в том, что они действительно не желают ему зла.
Затем речь пошла о телефоне. В двух словах Константин рассказал Гаю Юлию об этом устройстве, но Цезарь ничего не понял. Тогда его развязали, но с тем условием, что он не позовет на помощь. Павел держал его, как они сказали, «на мушке», дабы Гай Юлий не совершил какую-нибудь глупость. Константин достал из кармана телефон и протянул его Цезарю. Другой телефон был в руке у главного, Семена.
Гай Юлий убрал руки за спину. Он просто не мог взять это устройство. Тогда Константин принялся его уговаривать; когда понял, что все его слова Цезарю как об стенку горох, схватил Гая Юлия за руку и вложил в нее мобильник, но руку не отпускал, опасаясь, что тот сразу бросит устройство на пол.
Гром не прогремел, земля не разверзлась.
Неожиданно устройство в руке Цезаря завибрировало, и если бы не Костя, римлянин тут же бросил бы трубу. Еще больше времени пришлось уговаривать его нажать на кнопку и приложить мобильник к уху. У Цезаря глаза на лоб полезли, когда он услышал непонятные слова Семена в телефоне. Одновременно он видел, что губы этого человека шевелятся! И Гай Юлий слышал его голос в трубе!!!
— Этот, как его... — говорил тем временем Семен. — Ubi victoria, ibi concordia... Как же еще было... Dum spiro, spero... Sic transit gloria mudi... Тьфу ты, е-мое! То есть, mundi!.. — Пытаясь вспомнить еще что-нибудь, Семен посмотрел на Цезаря. Тот глядел на него во все глаза, открыв рот. — Чего уставился-то?! Закрой коробочку, придурок! — Вспомнив-таки еще одно выражение, он воскликнул: — Festina lente!3
Это было последней каплей...
...Довольно быстро Цезаря удалось привести в чувство. Константин сказал, что время не ждет и им нужно уходить, но посоветовал не выбрасывать телефон.
— Мы позвоним еще тебе, Юлик, — промолвил он. — Через несколько минут мы проверим, все ли в порядке со связью, а следующей ночью я скажу, чтобы ты никуда не уходил, и ты должен будешь послушаться. Это в твоих же интересах. О трубе никто не должен знать, ни один человек, кроме тебя.
Далее все реплики произносились на незнакомом Цезарю наречии. Костя сказал что-то Семену, тот позвал остальных, и все четверо, понажимав что-то на своих поясах, исчезли в единый момент. Просто растворились в воздухе.
Телефон Цезарь все еще сжимал в руке.
И вдруг он снова завибрировал! Гай Юлий покрылся холодным потом, но ладонь раскрыть не осмелился. Он осторожно, стараясь утишить свое громкое дыхание (в чем он, кстати говоря, не особо преуспел), положил руку на стол. Телефон все еще вибрировал.
Даже когда он опустил мобилу на стол и отбежал на безопасное расстояние, забившись в угол, тот продолжал вибрировать. Прошло минут пять, а мобильник все равно вибрировал. В конце концов Цезарь набрался смелости и нажал на кнопку.
— Ты чего это, урод, молчишь-то?! — Римлянину не нужно было подносить устройство к уху, чтобы услышать первые слова Кости, произнесенные на незнакомом наречии. Он орал так, что Цезарь испугался, не проснется ли кто в его доме. Излив свое негодование, собеседник Гая Юлия перешел на нормальный язык. — Не бойся нас и нашего, — теперь уже твоего, — телефона, Юлик! Я научил тебя всему, что требуется для общения, просто нажимай на кнопку, когда он вибрирует, и все! Самому тебе звонить, — Константин хохотнул, — некуда... Мы все сделаем за тебя, Юлик, расслабься! Только я тебя умоляю: после того, как завтра ночью я тебе звякну, делай то, что скажу!
На заднем плане послышались какие-то странные звуки, как будто что-то упало. Кто-то зашипел негромко, но так, что Гай Юлий услышал:
— Уходим! Быстро!
— Все, Юлик, пока! — сказал Константин и добавил на родном языке: — Жди звонка как мяч пинка!
И прежде чем связь оборвалась, Цезарь услышал странные слова, которые, как ему показалось, произнес Семен:
— Хватит трепаться, Костян! Что ты сделал с машиной време...
...Целый день Гай Юлий размышлял о мобиле. Он не мог понять, как может быть такое: один человек говорит в маленькое устройство, в трубу, а другой слышит его голос в подобном же устройстве. Не иначе как магия, размышлял римлянин. Но очень странная магия, непонятная, какая-то нездешняя. Гай Юлий мог голову дать на отсечение, что никто — даже самый мудрый галльский друид — не смог бы разобраться в телефоне. Это предмет из будущего, который неизвестно как может повлиять на дальнейший ход истории. Гай Юлий понимал, что теперь будущее зависит от того, как он распорядится этим самым мобильником.
Это маленькое устройство могло навсегда изменить мир! Цезарь размышлял об этом, и приходил к неутешительному выводу, что очень скоро он может стать зависимым от трубы и этих людей из будущего. Они станут вмешиваться в его жизнь, будут диктовать, что делать, а в один прекрасный день решат, что он им больше не нужен, и просто-напросто убьют...
Он долго думал, как ему поступить. И к вечеру наметил два плана, но еще не решил, какой выбрать. То ли оставить телефон у себя и дальше сотрудничать с людьми из будущего, а то ли... Второй план, не подразумевающий существования в его жизни никаких пришельцев, был более заманчивым. И Цезарь в результате своих размышлений пришел к выводу, который обозначил для себя высказыванием Константина: кесарево — кесарю (Гаю Юлию эта фраза очень понравилась). Не нужен ему этот телефон, и люди из будущего не нужны!
Не забывал Гай Юлий и свои предзнаменования... Чем ближе были иды, тем тоскливее становилось у него на душе. Он ощущал, что что-то затевается, понимал, что люди из XVIII века от Рождества Христова явились, дабы предупредить его о какой-то опасности, но что это было, Цезарь не знал. До самого вечера...
...Цезаря пригласил на ужин Лепид. Гай Юлий не отказал начальнику конницы, и вечером был в его доме. Там были многие, как друзья Цезаря, так и не слишком жаловавшие его люди. Конечно, в открытую никто против Гая Юлия не выступал, но римлянин то и дело чувствовал за спиной неприязненные взгляды.
Цезарь в этот вечер был рассеян, что заметили многие, но никто, конечно, не догадывался о причине этого. Он полулежал на диване, то и дело прикладываясь к чаше с вином; он работал, что-то читая и что-то подписывая; мысли же его были очень далеко. Окружающих людей он не видел, писем и документов тоже, а перед глазами его лежал телефон, этот странный предмет, который мог изменить всю его жизнь. Да он, собственно, уже вносил кое-какие коррективы.
Несмотря ни на что, Цезарь все же не полностью ушел от реальности и краем уха слышал, о чем говорили гости. А разговор зашел о смерти. Вспоминали, кто при каких обстоятельствах умер, какие были тому причины, предзнаменования...
Гай Юлий стал прислушиваться к беседе, когда речь пошла о предзнаменованиях. Кто-то говорил, что признаками, по которым можно судить о скорой смерти, нельзя пренебрегать: почти всегда они говорят правду. Затем разговор ушел несколько в сторону, тут вспомнили и о стариках, впадающих в состояние детей, потому смерть им становится не страшна — они просто не думают о ней, — вспомнили о смертельно больных и раненых, которые думают о смерти как об избавлении... Много чего еще говорили, но когда Кассий спросил у пирующих, кто какой смертью хотел бы умереть, Цезарь понял: вот оно!
— Внезапной! — вскрикнул Гай Юлий, приподнявшись с ложа.
Это было внезапно. Все взоры обратились на первого человека Рима, который, казалось, был доволен произведенным эффектом. Кассий усмехнулся, что подтвердило мысли Цезаря. «Наверняка хочет что-то сказать, намекнуть так, чтобы я ничего не заподозрил», — подумал Гай Юлий. Но он ничем не выдал себя, предоставив Кассию возможность думать, что Цезарь находится в полном неведении относительно его планов.
Скоро Цезарь покинул дом Лепида, сославшись на плохое самочувствие. И действительно, чувствовал он себя неважно — после такого-то открытия! Теперь Гаю Юлию предстояло решить еще одну проблему: как избежать смерти. Рассудив здраво, он решил, что ночью покушения не будет, и стоит подумать о том, как его избежать завтра. Мысль о том, что он целый день будет сидеть дома, как ему было велено, Цезарь отогнал сразу. Нет уж, лучше он будет действовать своим умом, не подчиняясь всяким там пришельцам из будущего в идиотских нарядах...
...Ночью Цезарь так и не заснул. Он сидел в кабинете, вспоминая свою жизнь и размышляя о будущем. Тогда-то ему и звякнул Константин, сказав, чтобы утром римлянин никуда не выходил из дома. Гай Юлий долго думал, что ему делать, и утром уже знал, как следует поступить.
Когда он пришел в спальню Кальпурнии, та была чем-то опечалена.
— Что случилось, дорогая? — спросил Цезарь, присаживаясь рядом с женой.
— Я видела страшный сон, — отвечала Кальпурния. — Такой яркий... Будто наш дом рушится... А ты, Гай... Тебя будто бы закалывают знакомые мне люди, но я не видела их лиц...
Цезарь обнял жену.
— Успокойся, Кальпурния. Это всего лишь сон.
Но она не могла успокоиться. Все время плакала и просила Цезаря никуда не ходить, так как этот ее сон — дурной знак. «Ну вот, еще одна, — раздраженно подумал Цезарь. — Просит остаться дома. Они что, сговорились?» Гаю было не по себе: он знал, что подвергнет себя угрозе, но все же решил пойти на это. А тут Кальпурния плачет, умоляет его никуда не ходить, и он должен ее успокаивать. Выпив вина и сказав пару ласковых слов жене, он отправился в кабинет.
Он не прикоснулся к бумагам, снова вернувшись к обдумыванию сегодняшнего дня. В голове Цезаря билась только одна мысль — лишь бы все вышло именно так, как задумал он. Снова и снова прокручивая в голове план действий, Гай Юлий понимал, что он может сработать, если только все будет выполнено участниками действа безупречно. А вот в этом Цезарь сомневался.
Он вызвал раба, сделал нужные распоряжения и, когда тот ушел, Гай Юлий, еще раз прокрутив в голове свой план, вышел в атриум4, где уже собирались клиенты. Он говорил с ними, но мысли его были далеко. Закончив с делами, Цезарь пошел завтракать. Он пил много вина, но почти ничего не ел. Кальпурния снова говорила о своих предчувствиях, что заставляло Гая Юлия вновь и вновь возвращаться к тем мыслям, которые он гнал прочь.
Когда с завтраком было покончено, Цезарь, несмотря на все мольбы Кальпурнии, отправился в курию5 Помпея в лектике6. Он содрогался внутренне, понимая, какое испытание его ждет. Но лицо первого человека Рима не выдавало его внутреннего состояния. Он просто не мог позволить себе такого.
Когда Цезарь прибыл к курии, его носилки тут же окружила толпа, и люди стали передавать свитки с прошениями и жалобами. Гай Юлий с какой-то отрешенностью принимал их и передавал своим рабам. Он почти не слышал того, что ему говорили. Он был необычайно напряжен, мрачные мысли кружились в его голове, и ничто другое он попросту не воспринимал.
И вот Цезарь стоял перед курией Помпея. Первый человек Рима вдруг со всей отчетливостью понял, что ему предстоит. Ни больше, ни меньше — встреча со Смертью. И исход ее еще не ясен. Все мысли сразу пришли в порядок. Теперь от него мало что зависело. Он играл со Смертью, надеясь на чуждую помощь, а будет ли она — он не знал. И все-таки, хоть и чрезвычайно медленно, шел.
Он вошел в театр Помпея и извинился перед собравшимися за опоздание. Голос не выдал его, хотя Цезарь очень опасался этого. Гай Юлий двинулся к своему креслу, за которым стояли заговорщики. Теперь, когда увидел их, он всего-навсего легко улыбнулся.
Все взгляды были обращены к нему. Он чувствовал, как глаза присутствующих будто сверлят его насквозь. Цезарь не смотрел на сенаторов. Ладони его вспотели, лицо постепенно бледнело, чего Гай Юлий опасался — заговорщики могут заподозрить что-то неладное. И все же он продвигался к своему креслу.
Туллий Кимвр и еще несколько человек подошли к нему. Первым его порывом было отшатнуться от них, но усилием воли Гай Юлий подавил в себе это желание. Они не собирались его убивать (по крайней мере, пока), а лишь просили помиловать брата Кимвра, и хотя Цезарь отказал, продолжали идти следом и упрашивать его.
Гай Юлий был раздражен этим, он на некоторое время даже забыл о том, что сейчас его ждет, и ускорил шаги. Сев в кресло, он сказал еще раз: «Нет!». И ужасно побледнел. Он понял, что сейчас близок к концу как никогда. Вокруг него стояли люди, жаждущие его смерти. Некоторые заговорщики начали переглядываться и посматривали на Цезаря с удивлением. Заметив это и решив исправить это положение, он вскочил с кресла и выкрикнул:
— Это мое последнее слово! Не будет ему пощады!
В тот же момент Туллий Кимвр подскочил к Цезарю и начал стаскивать с него тогу7, пытаясь ею связать ему руки. Гай Юлий отступал и пытался отпихнуть Кимвра. На лице его застыл ужас. У него уже кружилась голова, ему казалось, будто он ощущает запах крови.
Туллий Кимвр, видя, что жертва сопротивляется, отошел немного назад, давая место другим, и произнес:
— Что вы медлите, друзья?!
Его друзья не собирались медлить: первый кинжал вознесся в воздух... Каска собирался первым нанести удар диктатору. Но не смог.
В этот момент курия огласилась криками. В самом центре помещения возникли из ниоткуда пришельцы из будущего. Сердце Гая Юлия, то бешено стучавшее, то замиравшее, стало успокаиваться. Они явились!
Заговорщики, все как один, обернулись к странным людям с оружием в руках. Кто-то закричал и бросился прочь, кто-то замер, не в силах сдвинуться с места и произнести хотя бы один звук. Действительно, и сам Цезарь не знал, что делать, когда увидел их впервые.
А пришельцы времени зря не теряли — они вскинули свое странное оружие... Гай Юлий, на которого уже никто не обращал внимания, бросился на пол и попытался забиться под кресло. Как только он сел на пол, поняв, что под кресло он не влезет, курию наполнили ужасный грохот и истошные крики сенаторов. Оружия в руках Константина и его друзей изрыгали пламя, а заговорщики при этом падали как подкошенные. Они умирали почти мгновенно.
Цезарю было не по себе от такого зрелища. Он никогда не видел столь смертоносного оружия. И он не был в восторге, видя, насколько беззащитны сенаторы перед этими пришельцами из будущего.
Наконец грохот стих, Константин и его друзья опустили свои страшные орудия убийства.
— Юлик, все уже!
Цезарь встал. Перед ним стояли Константин и Семен, Павел и Владимир. Костюмы их в нескольких местах были забрызганы кровью, они тяжело дышали. Гай Юлий осмотрел помещение.
Они не пощадили никого из тех, кому не удалось бежать. Тут и там на полу, залитом кровью, лежали мертвые тела. В разных позах, с перекошенными ужасом лицами и с умиротворенными улыбками на губах — все мертвые! От одного взгляда на эту картину Цезарю стало дурно. Его повело назад, и он упал в кресло.
Тут же к нему подскочил Константин.
— Я ж ведь тебе говорил... Не надо было сегодня сюда идти!
Его глаза были грустны. Может, он действительно переживал из-за того, что натворил?..
Лицо Гая Юлия осветила слабая улыбка. Он все рассчитал правильно. Они пришли, не дав ему погибнуть. Они убили заговорщиков. Теперь настало время осуществить последнюю из задумок.
Цезарь поднялся, отстранился от пытавшегося поддержать его под руку Кости и, громко крикнув: «Пора!», распластался на полу...
...Они исчезли сами. Вернутся ли они снова, Цезарь не знал, но очень надеялся, что трупы в далеком будущем оживлять не научились. Ведь каждого из них прошило не менее пяти стрел. Лучники прицеливались очень тщательно, и пришельцы из будущего умерли на месте — этот факт был установлен как раз перед тем, когда трупы исчезли.
План Цезаря удался: раб, с которым он говорил утром, передал все кому надо, и лучники были неподалеку от курии Помпея уже тогда, когда Гай Юлий входил в нее. Любопытных разогнали, что, конечно, привело к недовольствам, но зато о случившемся в театре Помпея знало минимальное количество людей.
Цезарю удалось изменить ситуацию! Более того — ему удалось изменить ход истории, предотвратить такой вариант развития событий, который ему навязывали! Он понимал, что творит историю! События развиваются так, как хочет он!
Гай Юлий возгордился. Это его и сгубило. С того самого дня никаких объяснений от самого Цезаря не последовало, и Рим был этим недоволен (весь город шептался об этом случае, но доподлинно знали, что произошло, единицы). А теперь он стал вести себя еще более высокомерно, свысока смотря на любого. И новый заговор созрел очень быстро. На сей раз противники Цезаря праздновали успех...
А утром того дня, когда Гая Юлия Цезаря убили, он выбросил мобильник в Тибр...
1 Т. е. март
2 11 марта
3 Ubi victoria, ibi concordia — неверно. Правильно: Ibi victoria, ubi concordia — Там победа, где согласие (лат.)
Dum spiro, spero — Пока дышу, надеюсь (лат.)
Sic transit gloria mundi — Так проходит мирская слава (лат.)
Festina lente — Спеши медленно (лат.)
4 Атриум (лат. atrium) — центральная часть древнеримского жилища, представлявшая собой внутренний световой двор, откуда имелись выходы во все остальные помещения. Атриум был «официальным» помещением древнеримского жилища: здесь принимали гостей, которых не хотели вводить в круг семьи; здесь патрон принимал своих клиентов.
5 Курия (лат. curia) — здесь: место, где заседает сенат.
6 Лектика (лат. lectica) — носилки, которые несли носильщики-лектикарии и в которых зажиточные люди лежа передвигались по городу или в путешествиях.
7 Тога (лат. toga, от tegо — покрываю) — верхняя одежда граждан мужского пола в Древней Греции и Древнем Риме: кусок белой шерстяной ткани эллипсовидной формы.
