АПОЛОГИЯ РОБЕРТА ГОВАРДА
Дмитрий Морозов
И вот этот человек, лишенный кожи,
роется в мерзлой земле,
воя на безразличную луну,
в поисках навек утраченного мифа
Ф. Ницше
Романы, повести и рассказы Роберта Ирвина Говарда читают в России сотни тысяч человек, его герои прочно вошли в культурный пласт, формируемый фантастикой. Попытаемся взглянуть на известного писателя не как на «маэстро героического фэнтези», а как на человека, открывшего в начале века своего рода крестовый поход против царивших тогда штампов и идеологических клише. Поход, оборвавшийся, к сожалению, в самом его разгаре. Соседями Говарда по «строю» в этой фаланге, идущей на штурм крепости, именуемой «ментальностью индустриального обывателя», будут не фантасты, а люди совершенно другого плана и калибра: историки, лингвисты, этнографы — те немногочисленные в начале века «крестоносцы», которые задавались теми же вопросами, что и Говард. Люди, далеко обогнавшие свое время, чей голос тогда не был услышан официальной наукой, как не оказался услышанным и голос американского писателя. Он остался в анналах литературы легкого жанра именно как писатель. На его поистине революционные воззрения на историю и культуру, пусть — высказанные в сжатой и несколько наивной форме, читатели и критики вовсе не обратили должного внимания. Ведь для поверхностного взгляда, история Хайбории — есть не что иное, как отрывок сомнительной прозы, имеющий отношение к истинной ткани реальности не больше, чем вымышленные генеалогии марсианских правителей Э. Берроуза. В данной статье именно История Хайборийской Эры станет главным героем.
Предприимчивый читатель, вооружась статьей и полным собранием сочинений Говарда, может с блеском решить проблему интеллектуального досуга, предварив чтение сих трудов изучением рассказа Х. Л. Борхеса «Тлен, Укбар...»
Латиноамериканский мастер в этом рассказе в несколько росчерков пера легитимизирует идею создания литературных «параллельных реальностей» и утверждает, что таким образом созданная реальность самым интереснейшим образом может воздействовать на привычный нам мир, искажая, деформируя... и улучшая его.
Созданная Говардом краткая история Хайбории с этнографией, географией и всеми прочими атрибутами весьма и весьма напоминает мифическую Энциклопедию из рассказа Борхеса. Вот только творивший в начале прошлого столетия Говард никак не мог читать «Тлена». Он лишь создавал архетип псевдоистории, подобный тому, который вскрыли Касарес и Борхес.
Рекомендация относится к тем читателям, которых не волнует проблематика апологии Говарда. Прискорбно, что существует и иной тип книголюба. Этот читатель определенного сорта — который читает и кривится от того, что читает, возмущаясь «примитивизмом» и «пещерным уровнем» образов, созданных Говардом. Не секрет: существует масса людей, которые, причисляя себя к некоей интеллектуальной элите, предпочитают Говарду Чейза или Агату Кристи, ибо там их метущийся разум находит «пищу твердую».
Кроме того, стрелы сарказма будут направлены в сторону тех незадачливых критиков, которые видят в Говарде всего лишь первого автора коммерчески успешных боевиков со «слабенькой» фантастической закваской, вполне, впрочем, простительной ввиду нежного возраста и времени творчества Говарда.
Предлагаем взглянуть на «техасского кудесника» не сквозь призму бесконечных фэнтезийных сериалов, хлынувших на прилавки, словно из рога изобилия, уже после смерти Говарда, а сквозь гораздо более «культурно насыщенную» призму. Хотя бы — для разнообразия.
Л. Спрэг де Камп бегло отметил, не вдаваясь в подробности по причине своего слабого знания предмета, что Говарда не обошла стороной поднимавшаяся в те времена волна ариософии.
Действительно, когда на книжные прилавки Америки посыпались приключения киммерийца и атланта, пуританина, пикта и кельта, в Германии уже взялись за первый перевод «Старшей Эдды», открывший новую эпоху в деле самосознания Европы. В Италии Юлиус Эвола, разочаровавшись в футуризме, размышлял о «сокрытой от профанной науки истинной истории нордических народов», символически изложенной в «Сказаниях о Граале» и «Книге завоеваний Ирландии». Тогда же начали находить читателя труды крупнейшего традиционалиста, знатока символизма и эзотерики Рене Генона. У нас нет никаких данных не только о контактах Говарда с этим культурным пластом, нам не ясно даже, коснулся ли Америки этот «поиск культурных корней».
Как будет показано ниже, отчасти гипотезы Роберта Ирвина Говарда удивительным образом похожи на версии перемещений нордической пракультуры, реставрируемой группой энтузиастов в Старушке Европе.
Здесь мы имеем чрезвычайно странный феномен, полностью обойденный критикой, которая свелась к пересказам двух-трех фраз, вышедших из-под пера Х. Ф. Лавкрафта (более чем близко знакомого с «эзотерическими доктринами» через закрытое от широкой общественности английское общество «Золотая Заря»). Если бы мы могли сказать, что Роберт Ирвин Говард, находясь под влиянием ультрасовременных интеллектуальных исканий, создал из своих произведений полигон для обкатки некоторых идей, это само по себе лишь открывало бы новую грань таланта американского «гранд-мастера фэнтези», выводя его из круга писателей-беллетристов. Одно это предположение позволило бы рассмотреть псевдо-историю Хайбории не в контексте сказки экстравагантного литератора, а в контексте куда как серьезных антропологических и лингвистических идей. Но... сказать это — значит очень серьезно отступить от истины. Не читал Говард ни Генона, ни Гвидо фон Листа.
Следовательно, мы имеем дело с совершенно удивительной авторской интуицией. Говард в буквальном смысле слова «брал из воздуха» идеи и взгляды, перелагая их на бумагу в свойственной ему несколько легковесной, но очаровательной форме... Как понимает читатель, сейчас на него будет излит водопад примеров. И понимает он совершенно правильно.
На сегодняшний день пытливый (и обладающий соответствующей проблеме грамотностью) читатель легко может воспользоваться трудами перечисленных выше, равно как и более современных авторов, затрагивающих тему перемещения доисторических рас, языковых групп и культурных пластов. Совершенно не хочется мешать совершать это путешествие самостоятельно. Здесь мы ограничимся лишь констатацией положения дел в современной Говарду науке, и сравним его версии развития истории с трудами Г. Вирта.
В начале века в истории царил культ веры в «тривиальный прогресс» (по выражению О. Шпенглера). То есть принято было считать (и таковое мнение, хоть и бездоказательное, априорное, считалось тождественным реальности), что некие «дарвинистские обезьяны» вдруг стали бурно и жизнерадостно эволюционировать, постепенно теряя хвосты, шерсть и клыки, обрастая культурой и технологиями. Причем весь этот процесс, помнению историков дарвинской выучки, был линейным и не очень долгим. Читатели помнят, что в нашей стране подобные взгляды царили до недавнего прошлого, а некоторые фрагменты столь вульгарной концепции еще населяют пыльные библиотечные коридоры и головы наиболее твердолобых «специалистов».
Прогресс мыслился сопряженным с некоей «борьбой за существование», в процессе которой, собственно, парадоксальным образом родились книги, храмы и музыкальные инструменты. В подобных же тонах понималось и развитие культуры. Она нарастала линейно, непрерывно и плавно перетекала сама в себя на новых витках развития. Под культурой понимался не живой язык или архитектурный стиль, а именно скелетированный хлам «памятников культуры».
Глядя на литературное обрамление «Истории Хайборийской Эры», невольно бросаются в глаза некоторые фразы Говарда, которые буквально взяты из подобного вульгарного контекста и вставлены в живую ткань его произведений. Помните — «пустоши, населенные человекообразными, происходящими, по словам путешественника, от тех самых обезьян, которых прогнали хайборийцы»...
Однако, отбросив в сторону псевдоинтеллектуальный снобизм и посмотрев на Историю Хайборийской Эры пристальнее, мы видим, что имеем дело с полновесной концепцией человеческой истории, базирующейся на совершенно иной доктрине чем та, что царила в умах современника фантаста. А именно — на доктрине циклологической, напрочь отметающее всякое поступательное развитие истории.
Говардовская «предыстория» — мир Атлантиды, Валузии и Грондара, имеющий весьма высокий уровень цивилизации и культуры, сменяется страшного упадка, достойного наименования «каменного века» в самом прямом смысле, вслед за чем идет новый подъем (собственно Хайборийская Эра), совершенно не совпадающий с предыдущим циклом, затем — опять «каменный век», перетекающий в известную нам древность Евразии.
Конечно, нынешнего читателя Говарда, особенно — с гуманитарным складом ума, удивить этой особенностью коротенького текста трудно. «Что мы, по-вашему, не читали Гумилева... или того же Шпенглера... На худой конец, — Тойнби», — спросит читатель. Однако все эти замечательные авторы творили несколько позже. Не следует ли внимательнее приглядеться к творчеству писателя, не обремененного, кстати, излишним багажом знаний, который интуитивно нащупал силовые линии, по которым десятилетия спусты пойдут эти самые мэтры культурологии, увлекая за собой публику прочь от замшелого эволюционизма и вульгарного социал-дарвинизма?
Мы доподлинно знаем, что Роберт Ирвин Говард чрезвычайно интересовался археологией и историей. Нам так же известно, что наиболее ценные открытия в этой области знания о человеческой истории были совершены намного позже того момента, когда таинственный и не лишенный мистического оттенка случай унес из жизни молодого писателя.
Например — даже не имея специальных знаний и смутно помня школьный курс истории, любой российский читатель может себе представить, какой странной неполнотой зияла «История Древнего Мира» без хеттов (столицу хеттского царства Хатуссу раскопали уже в шестидесятые годы прошлого столетия). Да что там говорить — еще предстояли академические турниры, где ломались копья сторонников и противников идеи существования самой Трои! К истории хеттского народа — ариев-коневодов, бредущих с востока на запад, неся светлую солнечную религию, индоевропейский праязык, технологию изготовления железе и военную демократию — мы еще вернемся при рассмотрении окончания говардовской «Истории Хайборийской Эры».
Максимум, чем мог пользоваться молодой американский писатель — это труды историка, вернее, «певца заката Римской Империи» Гиббона, молодого в то время, в трудах которого просматриваются мотивы, столь характерные для всех циклологических концепций истории Вселенной — от «Книги Перемен» до Льва Гумилева. Однако же будем снисходительны к автору саги о доисторических варварах — на заре XX века европейская историография находилась еще в весьма и весьма зачаточном состоянии.
Впереди литературный мир ждали десятилетия триумфа другого создателя «Почти Полной» истории доисторического человечества — историка, филолога и специалиста по средневековому фольклору Европы Дж. Р. Толкина. По сравнению с «фундаментальным» «Сильмариллионом» Хайбория выглядит бедным пасынком... Вспомним, однако, известную песню — «давайте славить первых».
В этой же связи стоит напомнить читателю и «Розу Мира» Даниила Андреева, куда в качестве вставной главы вполне поместилась бы и предыстория мира Говарда. Вообще, использованный Говардом прием — псевдоисторические хроники, в дальнейшем эксплуатировался кем угодно, вплоть до упомянутого в этой связи Х. Л. Борхеса. Сейчас в России ведутся яростные дискуссии вокруг «жизнеописания древних русов» — так называемой «Велесовой Книги». Автор статьи не собирается на нескольких листках являть миру истину в данном запутанном вопросе, однако считает своим долгом обратить внимание читателя на сам накал страстей вокруг данного «источника», который упомянутый нами Лев Гумилев тактично назвал «интересным документом, еще не прошедшим испытания академической критикой». Автор статьи лишь стремится высказать робкое мнение, что если по рассмотрению академической критикой автором «Велесовой Книги» окажется не некий древний жрец русов, то им будет, без всякого сомнения, талантливейший автор прошлого века, написавший свою псевдоисторию, вносящую интереснейшие коррективы в «академическую» версию. «Велесова Книга» в этом (и — только в этом) смысле может быть поставлена в тот же ряд, что и История Хайборийской Эры. И кто знает, признай ныне историческая наука этот источник подделкой, не окажется ли она в том же положении, что вторение Говарда — его компиляция значительно более полная, хоть и фантасмагоричная, чем соверменная ей академическая точка зрения на реликтовые древности. Впрочем, об исторических параллелях — несколько позже.
Перед тем как углубиться в дела хайборийские, перечислим ряд моментов, которые стоит иметь в виду, кидаясь опрометчиво ругать историю Хайбории за примитивизм. Во-первых, годы написания «Хайборийской Эры» и уровень развития исторической науки, вдохновлявшей автора. Во-вторых, уровень развития филологии — намного позже даты трагической гибели Говарда к европейцам вместо убогой каши из академического примитивизма и вольно трактуемых эпизодов Ветхого Завета пришли и «Ригведа», и «Авеста» — предания древних индоевропейцев. «Старшая Эдда» нами в этой связи уже упоминалась. После этих переводов и поднятой вокруг них шумихи уже совсем нетрудно было сочинять более или менее правдоподобные «предыстории», а вот до... Вовсю творивший Вагнер, вдохновленный «Песнью о Нибелунгах» был ведом той же звездой, что и юный Говард. Правда, Вагнеру с культурным окружением повезло значительно больше.
Итак, приступим, с некоторым внутренним сожалением, к анатомированию Истории Хайборийской Эры. Здесь уместна будет цитата из самого маэстро:
«Об эпохе, названной Немедийскими Летописцами Допотопной Эрой, мало что известно — пожалуй, с некоторой долей уверенности можно говорить лишь о ее последнем периоде, да и то эти сведения окутаны туманом легенд».
Этим и ограничимся, ибо любовь автора статьи к творчеству Роберта Ирвина Говарда не распространяется до таких пределов, чтобы объявить его еще и автором космогонии, или же — новым Заратуштрой. Допотопная Эра описана в труде Говарда весьма бледно, попытка отличить Кулла от Конана, или Валузию от Аквилонии обречена на провал. Да и вообще «самые ранние исторические свидетельства рассказывают об упадке (выделено автором статьи) допотопной цивилизации».
Уже здесь мы видим оригинальность воззрений автора, идущих вразрез с вульгарным взглядом на предмет, гордо именуемый Цивилизацией. Ведь по Гегелю и его последователям, Абсолютный Дух, развиваясь, ведет цивилизацию с момента ее возникновения к новым и новым свершениям. Так гласила общепринятая в то время точка зрения. А прервать ее «победоносную поступь» мог лишь природный катаклизм типа извержения Везувия или ледникового периода. Говард же одной строкой вошел в мир гумилевского этногенеза, в котором «цивилизации дискретны и мозаичны, рождаются, цветут и умирают сообразно заложенным в них зарядам пассионарности, зачастую приходя к упадку и полному исчезновению отнюдь не благодаря внешним неблагоприятным условиям, а исключительно ввиду внутренних противоречий и своего объективного биологического возраста». («Этногенез и Биосфера Земли» — Л., 1993)
В своем повествовании Ирвин Говард вводит читателя «мозаичный» — по равнинам и лесам его главного континента, подозрительно напоминающего Евразию, бродят люди «каменного века», однако весьма разные по степени своего развития. Тут и «одичавшие» цивилизованные народы, и молодые этносы (не побоимся «современной» терминологии), и некие таинственные расы (лемурийцы и загадочный Темный Народ, временно их поработивший). Если читатель пожелает найти и другие «гумилевские» параллели, то он может подробнее присмотреться к говардовской истории народа «земри» (предварительно перечитав «Этногенез и Биосферу Земли»). Она занимает две-три строки, однако в таковом контексте, что... впрочем, не будем отнимать у читателя возможностей «детективно-антропологического расследования». Все сказанное касается и предыстории «химерического» этноса, в Хайборийскую Эпоху населявшего Стигию, и ряда других народов, фигурирующих в этом отрывке.
Вновь дадим слово подлинному летописцу Эры:
«Пробил час, и великая катастрофа опустошила землю... Спустя пять сотен лет после Катастрофы исчезли с лица земли даже королевства варваров... Через тысячу лет после Малой Катастрофы (последовавшей после войн стремительно дичающих «наследников» Допотопной Цивилизации) Запад представлял собой дикую страну джунглей, озер и бурных рек. На юго-западе меж лесистых холмов бродили кочевые племена человекообразных, не знавших ни речи, ни огня, ни орудий, людей, погрузившихся в бездны дикости, из которых с таким трудом выбрались их предки... Густые джунгли покрывали равнины, бурные реки в своем стремлении к морю пробили глубокие ущелья, до небес поднялись горные массивы, а развалины древних городов, расположенных в цветущих долинах, очутились на дне озер»... Словом, наступили Темные Века. Прервем цитирование хорошо, без сомнения, известного любителям творчества Говарда отрывка «Истории Хайборийской Эры».
Как известно, мир Античности (Греция и Рим) для Западной Европы представлял собой что-то аналогичное Допотопной Эре, равно как мир Византии для Руси. Темные Века Средневековья и эпоха переселения народов чем-то похожи на говардовские катастрофы и войны. Только сейчас археология и исследования подзних средневековых и ранних текстов Эпохи Возрождения дают истинную картину «потери корней». Этот культурологический «разрыв поколений» фиксируется всеми без исключения культурологами и историками для реальных этносов нашего мира. На него же указывает Говард в своем придуманном мире. Может показаться, что он несколько утрирует трагизм ситуации для одичавших народов. Однако «придуманная» им для Хайбории картина удивительно удачно сопрягается с тем, как видится история Темных Веков раннего средневековья сегодня. Говарда мы уже процитировали. Теперь дадим один лишь пример из нашего, вполне реального мира — в шестнадцатом (!) веке, веке просвещенном, веке университетов и великих школ живописи, многие средневековые города, гордо именующие себя «древними», выросли... из деревень и кочевий пришельцев с востока, почти на тех же холмах, что и разрушенные «античные мегаполисы», достигнув к указанному периоду... внутренних стен амфитеатров. Да-да, читатель. Хваленые республики, центры цехового ремесла и торговли ютились на границах арен, где века назад на потеху древних аристократов Римской Империи сражались полуголые гладиаторы и дикие звери. Не правда ли, очень «говардовская» деталь вполне реальной истории. Правда, она очень не нравится (до сих пор!) поборникам идеи линейного прогресса. Но — вернемся в придуманный Говардом мир.
Автор статьи рискует навлечь на себя немилость читателей, продолжая цитирование текста мэтра, однако без этого невозможно будет провести параллелей с трудами Германа Вирта. Слово Роберту Ирвину Говарду, точнее, немедийским летописцам, чьими устами он писал о Допотопной Эре.
«О диких племенах той эпохи ведомо лишь, что они все больше приближались к людям.
Тогда же несказанно возросло могущество северян. Они называли себя хайборийцами, или — хайборами. Богом их считался Бор — некий великий вождь, который согласно легендам правил ими еще до короля, приведшего их на Север в дни Катастрофы — во времена, память о которых осталась только в преданиях и легендах.
Хайборийцы распространились по северным областям и неторопливо перемещались к югу. До некоторых пор они не встречались с другими народами... Уже на этой стадии развития их культура отличалась своеобразной природной поэтикой... Жили они, главным образом, охотой, но их южные племена уже сотни лет занимались скотоводством...
Следующее столетие было эпохой путешествий и завоеваний. По исторической карте мира текли реки племен, постоянно изменяя ее...
Отряды русоволосых хайборийцев продвинулись к югу и западу, покорив или уничтожив множество малых, неизвестных народов. Потомки первых волн переселенцев, смешиваясь с побежденными, приобрели иной расовый облик. На них напирали племена чистокровных хайборийцев, сметая со своего пути все иные народы...»
Далее, как мы помним, возникает мозаичная картина множества «смешанных» держав, на юге остановленных Древними Расами, на Востоке — гирканцами, на западе и севере — держащимися «бездн дикости» варварами Допотопного Мира.
Действие Саги о Конане происходит на этом фоне, и он прописан Говардом так, словно в борхесовской энциклопедии из рассказа «Тлен». Такова вкратце «этнография» и «политология» Хайборийской Эры, предыдущих Темных Веков и Допотопного Мира. И таковы точки соприкосновения Говардовской картины мира с современным научным взглядом на историю развития цивилизации вообще. К сожалению, автору пришлось «разъять музыку». Без сомнения, самое главное в трудах Роберта Ирвина Говарда — их несомненные художественные достоинства. Однако взгляд на «Хайборийскую Эру» под неким «научным» углом требует столь грубого обращения с материалом.
Теперь обратимся к трудам немецкого лингвиста Германа Вирта, творившего приблизительно в то же время (творил он и в других областях знания — геология, океанология, археология и т. д.). Вот список его наиболее известных (к сожалению, кругу узких специалистов) книг — «Происхождение человечества», «Священная прото-письменность человечества», «Хроники Ура-Линда» и т. д.
Отправной точкой ариософской концепции Германа Вирта была идея полярного, нордического происхождения человечества.
Известно, что спартанцы-дорийцы больше других богов почитали Аполлона Гиперборейского. Обратим внимание на название Эры, данное Говардом. (Автору больше нравится написание «гиборийская эра», т. к. яснее слышны греческие корни «гипер» — сверх, находящееся над — и «борей» — северный ветер). Еще греческие философы и историки, с трудами которых был знаком Говард, упоминали полумифический «народ Аполлона», находящийся «севернее Борея».
Буквально все народы планеты, культуры которых скрупулезно исследовал Вирт, обладают рудиментарной памятью на уровне фольклора об этой арктической прародине, где люди равны богам, где нет всепожирающего Времени, а царит Вечное Настоящее. Христианские представления о Рае Земном здесь созвучны с зороастрийским Парадезом и кельтскими землями Туата-де-Даннан.
В версии Говарда проглядывают эти мотивы, общие для мифов всех времен и народов — хайборийцы приходят заселять «дикие просторы юга» как раз с севера. Когда их эра начинает клониться к закату, на смену им из ледяных пустошей Асгарда и Ванахейма приходят другие народы, дабы продолжать вращать вечное колесо истории. Их Говард так и назвал в финале «Истории Хайборийской Эры» — «нордическими народами».
Это — дела Допотопные и для мира, написанного Виртом, и для мира Говарда. Писать об этом невозможно (да и скучно — сплошная благодать)...
Дальше начинается ход истории.
По Вирту, древнейший нордический континент Арктогея-Гиперборея исторгает из себя часть населявших ее людей. В христианстве этот период характеризуется «Изгнанием из Рая», все мировые религии и локальные культы обладают аналогом этой символической истории.
На миг отвлечемся, дабы не превращать наше повествование в сухое цитирование головоломных концепций культурологов. Без сомнения, всем любителям «героического фэнтези» хорошо известна предыстория Средиземья из «Сильмариллиона» Дж. Толкина. Вкратце — после сотворения мира и вполне «сказочной» борьбы айнуров в юный мир приходят Перворожденные. Условно говоря — первая раса. Эта раса становится предметом раздора между «Силами Света» и «Силами Тьмы». «Светлые» айнуры воздвигают на западе сказочный остров Валинор, куда стекаются «светлые» Перворожденные, остальные же, дичая и озлобляясь, заселяют Средиземье. Затем начинается исход «Светлых Перворожденных» из Валинора в «дикие земли», что, в сущности, и составляет предысторию нашего мира по Толкину. Казалось бы — схожего с идеями Говарда (и Вирта) мало. Но это только на первый взгляд. В «Сильмариллионе» мы находим ту же Землю Обетованную, вечный Рай, откуда уходят представители первой расы, начиная нисхождение от Света во Тьму через войны, предательства и смешения с «темными эльфами». Не характерно лишь расположение Валинора на Западе. Здесь Толкин изменяет сам себе — ведь он был, кроме «специалиста по древнеэльфийскому языку», еще и крупнейшим знатоком раннесредневекового фольклора. А в нем у всех индоевропейских народов без исключения мы находим память именно о Северном происхождении первых пришельцев в Пустые Земли.
Анализ этого «переворота» сакральной географии, имеющего место на страницах «Сильмариллиона», далеко увел бы нас от темы. Следует отметить два «подводных рифа» в произведении Толкина, удачно сопрягающиеся с произведениями Говарда и Вирта.
До сих пор любители «фэнтези» и читатели Толкина ломают голову, как Перворожденные, ведомые принцем Финарфином из Благословенного Края (по Толкиену — с Запада) могли несколько месяцев брести по льдам и торосам... и попасть на северо-запад Средиземья. По нашему мнению, такой исход возможен лишь в том случае, если они шли именно с севера, из Гипербореи (по Вирту) или ледяных пустошей Нордхейма (по Говарду). Кроме того, произвольно расположив Благословенный Край на Западе мира, Толкин оказался вынужден расположить оплот Тьмы на севере (а после — на востоке, для симметрии, надо полагать). После странного происхождения западных торосов и айсбергов, среди которых замерзают эльфы Финарфина, мы видим еще и «дым и чад, застилающий небо над оплотом Тьмы — северным Тонгородримом», да еще и «долину Анфауглиф, привражье, где трава выгорела от пожаров». Довольно странный север, где летом от пожаров горит трава. Совершенно очевидно, что индоевропейский фольклор одержал победу над своим летописцем Толкином. Благословенный Край, вероятно, находился все же на севере, а оплот некоей вечной Тьмы — на юге.
Внеся эту маленькую «географическую» поправку в «Сильмариллион», мы видим, что концепции Говарда и Г. Вирта не являются чем-то антагонистическим по отношению к «древнеэльфийским сказаниям», а напротив — удачно дополняют друг друга.
Вернемся к концепции Вирта.
Первая раса уходит из Нордического Благословенного Края, и после долгих скитаний начинает расселяться в Срединных Землях (по сагам викингов — Митгард — земля людей, в переводе — именно Срединная Земля, то есть — то самое Средиземье).
Так как Норд является в греческом смысле Полюсом (то есть — серединой, Пупом Земли), то земли расселения гиперборейцев лежат как бы вокруг изначальной родины первой расы.
Гиперборейцы (вернее — часть их) начинают существование во Внешнем Мире, со всеми его тревогами и опасностями, отсутствующими в гиперборейских райских садах. Здесь для человечества из единого Космос становится дуальным. У потерянной Арктогеи-Гипербореи есть континент-тень, страна Ночи. Г. Вирту угодно было называть его именем Гондвана. В этих землях течет неумолимое время, живут дикие звери, ревут водопады и извергаются вулканы. Кроме того, континент Гондвана (Земли Внешние, Срединный Мир) населен человеко-зверьми.
Продолжая параллели со Средиземьем Толкина, напомним, что пришедшие из Благословенного Края Перворожденные находят в пустошах не только своих одичавших сородичей (авари), но и гоблинов, троллей, волков-оборотней.
Вспомним бесконечные говардовские реликтовые ужасы, которые встречают Конан, Кулл и другие в развалинах и в душных болотных испарениях. Твари, которые значительно древнее человеческого населения Валузии. Взять хотя бы покорителей лемурийцев из Темной Расы или людей-змей. Бран Мак-Морн, отдавая некий магический талисман потомкам этих в прямом смысле доисторических монстров, вспоминает еще целые группы этих существ — люди-нетопыри, вампиры, люди-леопарды... словом, несть им числа, жителям второго, грубого Праконтинента, Земель Внешних (по отношению к Полюсу-Норду), Земель Срединных (находящихся между Светом и Тьмой).
Об этом периоде скупо пишет и Вирт. Удаляясь от своего сакрального центра, гиперборейцы вначале воюют с человеко-животными, потом уживаются с ними, потом местами начинают смешиваться, приобретая звериные страсти и еще дальше удаляясь от кристально-чистого Вечного Норда. Причем — в какую бы сторону ни шли от Северного Полюса гипербореи, всюду они движутся в сторону Юга, что порождает определенный мрачный символизм всех религий.
Следует отметить, что китайцы до сих пор, рисуя Розу Ветров, отмечают Запад по левую сторону, Восток — по правую, Юг же — всегда у них как бы перед глазами. Полное впечатление, что пространственная ориентация основателей их культуры создавалась именно в эпоху Исхода из Нордического Благословенного Края.
Тот же взгляд на стороны света отмечает в «Ригведе» и «Авесте» небезызвестный академик Рыбаков в работе «Полярная родина ариев в Ригведе».
Об этом периоде скупо пишет Говард в уже цитировавшемся отрывке о Допотопной Эре — «сведения окутаны туманом легенд и сказаний». Более или менее связное повествование касается уже периода упадка Первичной Цивилизации, когда Кулл ведет нескончаемую войну с Людьми-Змеями.
Вирт, суммируя индейский эпос о Кецалькоатле и пр. с кельтскими сказаниями об Аваллоне (да еще приводя известное свидетельство Платона), пишет далее о Вторичной Цивилизации — цивилизации Атлантиды. Есть она и у Говарда, правда, в несколько невнятной форме. Для любителей классических фэнтезийных предысторий можно сказать, что в материале, собранном Толкином, Первичной Цивилизации соответствуют культуры Белерианда, а Вторичной — Период Нуменора (Вторая Эпоха по летоисчислению «мудрых из Эрессеа»).
В трудах немецкого лингвиста и культуролога Атлантический период истории человечества — это поздний палеолит, 22-15 тысяч лет до Р. Х. Культуру Западного по отношению к Гондване острова представляет реформированная Прарелигия Гипербореи и прото-письменность (руническая) человечества, каковую он преимущественно и разбирает. Носителями же этой культуры являются новые колонисты-изгнанники с нордических земель. Они являют собой более чистый вид людей относительно тех химерических смесей, которые копошатся в джунглях Гондваны (в той или иной степени смешавшиеся потомки людей-зверей и первых выходцев из Арктики). Чистоте расы, прарелигии и языка противостоит более или менее ясное демонопоклонство или же просто дикость континентальных народов.
Перечисленные концепции (а также идеи «гумилевского круга») роднит пронзительная, своего рода рудиментарная память об исходном едином корне человечества и твердое знание о «мозаичности, фатальной цикличности» всех последующих цивилизаций.
Заключительным аккордом протоистории является известное всем народам Земли по сказкам и легендам затопление Атлантиды (если угодно — разрушение Нуменора) и последующая миграция атлантов в Гондвану-Евразию.
Далее идут пласты Древнейшей Истории, которая легче поддается науке. К версии развития событий по Вирту мы еще вернемся, так как именно с этого момента Говард начинает вести нас по дорогам Хайборийской Эры.
Пересказ поневоле беглый, однако и из него видна близость этих двух концепций. Разница — лишь в мелочах и избранном авторами жанре — беллестристика и академический труд, перенасыщенный прорисовками наскальных рисунков, рун, атласов и лингвистическим аппаратом.
Следует напомнить, что и Толкин приступил к «Сильмариллиону» только после того, как был готов словарь старо- и ново-эльфийских языков. Странная пространственная ориентация его Валинора довольно легко объяснима с точки зрения теории Вирта. Дело в том, что Вторая Раса, люди Атлантиды (Нуменора по «Сильмариллиону») естественно считали свой остров-континент первичным. А Толкин докопался в своем фольклоре и мифах только до этого, в общем-то, вторичного пласта предыстории.
По Вирту (и по Говарду), Вторичная цивилизация гибнет в результате природного катаклизма — затопления Атлантиды. Этому событию в «Сильмариллионе» соответствует затопление Нуменора. Остатки Второй Расы бегут с исчезающих в волнах океана родины, колонизируя Евразию-Гондвану-Средиземье.
Атлантов, несколько потрепанных катастрофой (упомянутой и Виртом в той же связи) мы у Говарда имеем в лице киммерийцев. Продолжая аналогию с псевдоисторией Толкина, упомянем «дунаданов», основавших Арнор и Гондор. В истории Хайбории отступившие после катастрофы и вновь вернувшиеся хайборийцы — более удачные «ровесники» народа Конана. Вспомним, что киммерийцы Роберта Ирвина Говарда — потомки атлантов.
Уже во время действия самого известного говардовского героя на культуру хайборийцев давят с севера некие «нордически народы», сами названия стран которых говорят об арийских божествах (асиры и ваниры — Асгард и Ванахейм), потомков которых американский писатель впоследствии отождествляет с индоевропейцами. Герман Вирт пишет о легендарных предках ирландцев — племенах Туата-де-Даннан, последней ветви нордической Прарелигии, беженцев с исчезающей из нашего мира Гипербореи, последних носителях арктической благодати. Они приходят в мир, населенный мозаичными этносами, в основе которых лежит слой потомков жителей древней Гондваны, смешанный с выходцами из Арктогеи и более поздними атлантами.
Разумеется, видна разность подходов. Говарда интересуют больше всего именно хайборийцы как фон для приключений самого удачливого короля Аквилонии, Вирта больше волнуют племена Богини Дану, которые для него являются не предками современной цивилизации, а последними (Третичными, после гипербореев и атлантов) остатками Подлинной Цивилизации человеко-богов, угодившими в мир животных страстей, боли и полуживотной магии, прямо из нордической прародины. Но также видно и фактическое совпадение базовых позиций. То же самое можно сказать и о Трех Эпохах Средиземья Дж. Толкина.
И Герман Вирт, и Роберт Ирвин Говард оперируют циклологическим аппаратом, оба не приемлют прогрессистских и радостно-эволюционистских идей. Что для обывателя есть торжество цивилизации над дикостью, для наших героев лишь постепенная деградация, инволюция, нисхождение Света в Материю. Вспомним рассказ, где древнего царя Кулла вызывают пикты для боя с римскими захватчиками. Пришедший из более древнего (и — для Говарда, более цельного, более живого) мира варвар, глядя на обмельчавших и деградировавших пиктов, говорит: «как странно корежит людей во снах». Кулл думает, что он спит. На самом деле, представители более древних рас в Срединных Землях попадают из Полярного Рая в своеобразный «страшный сон богов», в «сказку, рассказанную идиотом». Эту нотку блестяще уловил и усилил последователь и ученик Говарда Майк Муркок. Его Корум (имя исторического кельтского героя, как и имя Конан), представитель ранней расы «вадагов» восклицает при виде «мабденов» (людей срединного Мира): «я попал в кошмары мабденского сна».
Слова, сказанные Куллом относительно пиктов, вполне мог сказать житель изначальной Гипербореи, встретив представителя Второй Расы (пикта — ровесника Атлантиды) в эпоху Третичной Цивилизации. Такая встреча в реальности вряд ли была бы осуществима — здесь художественное напряжение создано литературным талантом и исторической интуицией Говарда. Впрочем, фразу «истинный герой — бессмертен» придумали не Говард и не Муркок. Эта фраза из сказаний древних ариев, ее мы найдем и в «Ригведе», и в «Эдде».
В этом вопросе голоса сливаются в мощный хор со всеми действующими ныне религиями, которые говорят об удалении человечества от Первопринципа, и с голосом Античности, где люди последовательно шествуют сквозь время от «Золотого Века» к «Веку Железному». Дальневосточная цивилизация так же считает, что из светлой Сатья-Юги люди пришли в Кали-Югу, эпоху духовной деградации, телесной немощи, торжества животных эмоций и бессмысленных войн. И путь этот был тернист и неровен.
Есть также ряд других странных совпадений данных, собранных Виртом буквально по крохам со всей планеты, и «придуманных» Говардом. Например, столица гипербореев (по Вирту) называлась Туле, а в древнейшей Допотопной Эпохе, от которой остались «лишь туманные легенды, да и те еле различимые» Говард упоминает государство с таким же названием наряду с Валузией и Грондаром. У автора статьи нет под рукой (и он не знает, существует ли она в природе) говардовской карты Допотопного Мира, но интуиция говорит ему, что, судя по двум-трем фразам о соседях древнейших государств, Туле и у американского фантаста находилась севернее Валузии и «диких земель».
Крупнейший авторитет в деле толкования символизма прарелигии Рене Генон в статье «Место Атлантической традиции в актуальном цикле» предостерегает историков от смешения северо-атлантической ветви человечества, и южно-атлантической, вторичной и «темной». Здесь Генон четко разделяет первичных нордических Гипербореев и вторичных Атлантов — качество, которого так не хватает в ряде мест «Сильмариллиона». У Говарда киммерийцы разительно отличаются от пиктов, живших к югу от его Атлантиды.
Еще раз упомянем в этой связи «древнеэльфийские сказания», «собранные и записанные» Толкином. Вопреки его «западничеству» в деле расположения на карте предыстории мира Валинора, наряду со «светлыми дунаданами» мир Средиземья Второй Эпохи знает и Черных Нуменорцев, роль которых в истории весьма зловеща.
Тот же Генон называет тайный культ Сета «бичом средиземноморской цивилизации» и прямо говорит о раннеегипетской культуре как о культуре с сильным демонологическим оттенком. Нет смысла здесь указывать на Говардовскую Стигию и ее место в Хайборийской Эре.
При взгляде под данным углом читатель попадает в реальность, где труды лингвистов и историков религии напоминают классическое произведение жанра «Меч и Магия», а несколько небрежно набросанных молодым фантастом страниц Хайборийской Эры становятся путеводителем в мир пракультур и псевдорелигий. Это мир Роберта Ирвина Говарда, мир таинственных персонажей Борхеса, создавших Энциклопедию Тлена, мир мифологии индоевропейцев, из которой черпал Толкин вдохновение для своих произведений, наш с вами мир, читатель. В нем можем существовать и мы, любители творчества Говарда, если испытываем к себе хоть каплю уважения и имеем некоторое интеллектуальное мужество. Да, эта картина реальности несколько странна и страшна, однако она веселее угрюмой глупости «эволюции дарвинистских обезьян». Вспомним персонажа Воннегута — «История, учит Боконон, — читай и плачь».
Кстати сказать, последние версии академической науки выглядят еще более странными, чем творения Говарда, просто они еще не стали достоянием широкой общественности. Например, академик Рыбаков пишет работу с интригующим названием «Полярная родина ариев по Ригведе». А история человечества в трудах по «новой хронологии» математика Фоменко гораздо фантастичнее самых лихих страниц «Немедийских хроник». В реставрируемой Фоменко версии истории скорее найдется место Аквилонии, чем Империи Габсбургов.
Чтобы жить в этой весьма нескучной реальности, нужно одно — читать Говарда не в паре с какими-нибудь мелкотравчатыми фантастами и легковесными беллетристами, а приступать к Хайборийской Эре только после Шпенглера, Гумилева, Даниила Андреева и других упомянутых в статье авторов. Стоит обратить внимание и на «Молот Ведьм».
Читатель, правда, рискует превратиться в буйно помешанного, который каждые две минуты оборачивается на улице, шаря расширенными глазами по толпе, выискивая «черных магов» или же обмирая, когда над верхней губой любимой тещи появится вдруг узкий змеиный язык. Что тут можно посоветовать... Пожалуй что — не читать (вместе с головоломно-сложными работами узкого круга традиционалистов) труды Роберта Говарда, перейти на чтение полегче, хотя бы на его продолжателей. Там нет ни глубинных мифологических пластов, ни странных совпадений, а одни только крутые бицепсы и сверкающие клинки. Каждому, как известно, свое.
Итак, оставим воспевание Говарда, и прежде чем перейти к его врагам, скажем пару слов о нем самом. Читателю не следует пугаться. Здесь не будет повторения кочующей из статьи в статью фразы о том, что «родился Роберт Ирвин Говард в годы нефтяного бума», ибо нет ничего совместимого столь же плохо, как проблемы какого-то нефтяного бума в Америке, и фантазией-интуицией Говарда. Был или не было бума, мне неизвестно, ясно только одно — оного бума (или его отсутствия) Говард не заметил. Процитируем известного человека, весьма близкого по духу певцу Хайбории, пусть и незнакомого с ним.
Юлиус Эвола — «черный барон» — писатель и философ, входящий в российскую интеллектуальную моду благодаря стараниям издательства «Арктогея». Сам Эвола в библиографической книге «Путь Киновари» написал строки, которые в полной мере могут быть отнесены и к Роберту Говарду — «Я почти ничем не обязан ни среде, ни образованию, ни моей семье. В значительной степени я состоялся как личность на отрицании актуальной цивилизации, материалистического современного мира, на отрицании общей культуры и расхожего образа мышления того народа, к которому я принадлежал...» Сам Эвола не раз касался темы предыстории нордического человечества, рассматривая ее именно через призму мифов и фольклорных остатков. Приведение его концепции излишне перегрузило бы повествование. Отметим лишь мистическое родство этих бунтарских душ. Неправда ли, похоже на юного Говарда. Вокруг молодого писателя царит типичный для Америки дух наживы, а Ирвин грезит пиктами и древними кельтами. Интеллигентную часть публики волнуют проблемы высокого стиля староанглийской рафинированной литературы, а он, мятежный, грезит мечами и копьями, ему до слез обидно, что слоны Ганнибала не прошли боевым маршем от распахнутых ворот Бессмертного Города к подножию заносчивого Капитолия. Пока сверстники болеют за биржевых маклеров и нефтяных магнатов — Говард рисует карту Римской Империи, окруженной свободными и прекрасными варварскими народами, проводя жирные стрелки победоносных наступлений от пиктских пущ и друидических рощ — в самое сердце отлаженной имперской машины по имени Рим, словно бы споря с историей.
Доживи Говард до седин, он, без сомнения, бросился бы в эссеистику и историософию со всем жаром своей неистовой души, и мир обогатился бы еще одним «Языческим Империалистом» (это название центрального труда Эволы) — ибо что есть жизнеописание Конана-Короля, как не манифестация этого самого «языческого империализма», воспетого Ницше и Эволой...
В этом — весь Говард. А биографию его, бедную на яркие события, пересказывали уже не раз.
Теперь начинается самое интригующее — поиски врагов. Ибо не будь их у творчества Говарда, тайных и явных, не закрепилась бы за ним несколько скандальная слава.
Враги эти были. Есть они и сейчас. Это читатели с так называемым «деликатным вкусом». Как известно, подобные читатели слыхом не слыхивали о проблемах лингвистики, хтонической мифологии, их мало волнует происхождение человечества. Как правило, они с подозрительным пониманием и сочувствием относятся к идеям Дарвина и Фрейда. Читают детективчики, «твердую фантастику» про звездолеты и бунтующих роботов. А вот слова «меч», «боевой конь» или «корабль» вызывают у них гримасу отвращения. Не пришелся подобной публике и Говард. В его сочинениях они видели лишь приключения полуголых варваров. И если серьезная проблематика, как показано выше, наличествующая в «Истории Хайборийской Эры», совершенно проходит мимо их «утонченных мозгов», то Конан их просто раздражает.
Причин тому несколько. Основная — как раз по ведомству старого доброго Зигмунда, вторая же лежит в области культуры. С нее и начнем.
Откроем наше исследование недругов Говарда с цитаты из Ницше — «Герой радостен, вот чего не понимали сочинители античных трагедий и их почитатели». Описанный нами «враг» творчества Говарда воспитан, конечно, не на серьезной литературе, скажем, на Достоевском. Воспитан он на той же беллестристике, но несколько иного сорта. Создал таких «читателей» Конан Дойл. (Есть в этом какая-то не очень-то и скрытая ирония судьбы — тоже Конан, но вот только — Дойл).
Вот тип, который господствовал из десятилетия в десятилетие в литературе, пограничной между «высоким штилем» и откровенным китчем. Кто такой Шерлок Холмс, так сказать, как человек, в быту? Это тощий аристократ, интеллектуал определенного толка — любитель точных наук, в особенности химии. Если вспомнить первые вещи о нем, например — «Знак Четырех», и посмотреть непредвзято на этот образ для подражания интеллигентной публики последующей литературной эпохи, то в глаза бросится одна странность — этот монстр дедукции вынужден (именно — вынужден) загружать свой мозг головоломными загадками и запутанными историями по весьма прозаичной причине — если его серое вещество буквально не кипит от обилия обрывочной информации, то гению частного сыска необходим допинг — амплуа героина, по принятии которой обаятельный Шерлок принимается пиликать на скрипочке и читать трактаты по математике на сон грядущий. Довольно странная особенность известного персонажа указывает нам на его принадлежность к так называемой «богеме». Этот факт, почему-то тщательно обходимый современной Конан Дойлю и нынешней критикой (еще и с перепугу «забытый» самим автором в более «зрелых» рассказах) поможет нам понять любовь любовь к нему «взыскательной» публики. Как же — высокоточные науки, мятущийся без «пищи» интеллект, скрипка, трубка, трость, да еще неподражаемая игра актера Ливанова в известной киноленте — все это именно тот набор, мимо которого не смог пройти ни один интеллектуал современности (по крайней мере в России). И самое главное, Шерлок Холмс — это не только образ для подсознательного подражания. Это еще и идол, помогающий изживать подсознательные комплексы. Наша страна кишит интеллектуалами, которые (забаррикадировавшись от «грубых» соседей) пиликают на скрипочках, обожают (зачастую не пользуясь взаимностью) точные науки, не чужды «мелких слабостей» в виде табака, алкоголя и более «ударных» допингов. Но всю эту публику чрезвычайно пугает окружающая действительность, инфернальный хаос «простых обывателей», плещущийся за хрупкими стенами комнатенок, где гудит компьютер и пиликает скрипочка, вьется сладковатый дымок «травки», и вообще, происходят разного рода антиобщественные странности. Данного сорта личности боятся ответить в универмаге грубой продавщице, но в грезах своих, навеянных релаксационной музыкой и противозаконным дурманом, являются едва ли не былинными героями. И тут на помощь вновь приходит замечательный в этом смысле персонаж Конан Дойля, владеющий «смертельной борьбой баритсу», да еще некогда выступавший на ринге в качестве боксера. Посетив пару раз полусекстантскую секцию у-шу или заморской капоэйры, эти наши с вами сограждане также считают себя адептами «борьбы баритсу», хитрые приемчики каковой борьбы они не применяют против «вульгарного» обывателя исключительно ввиду своего врожденного пацифизма и убежденного человеколюбия. Так как в современных квартирах редко можно встретить кочергу, то в обязательный репертуар мечтаний входит и греза, в которой наш «былинный богатырь» и специалист по дедукции сгибает непослушную железяку на глазах изумленных сограждан (и, конечно, согражданок). Словом, Шерлок Холмс — идеальная модель для медитации и самопрограммирования. Кстати, еще одно интересное социологическое наблюдение, сделанное автором статьи, — люди, не терпящие на дух «доисторических варваров» сэкономленное на непрочтении трудов культурологов время потратили как раз на изучение книжек по самопрограммированию, кодированию и всяческой релаксации. Однако, это тема для более капитального труда...
Спрашивается, зачем так много времени украл автор у читателей для столь пространного описания всем известного феномена — ментальности доморощенных «белых воротничков», и при чем тут, прости Господи, литературный персонаж уважаемого патриарха детективного жанра?
Не секрет, что зачастую литературные вкусы формируются в среде интеллектуалов. К превеликому сожалению автора, нынешняя интеллектуальная элита недалеко ушла от гротескного портрета, нарисованного выше. Именно в этой среде (воспитанной в годы застоя отнюдь не на Федоре Михайловиче или Александре Сергеевиче, а на контрабандных комиксах про Бэтмена по преимуществу) сложилось некое коллективное «фи» в адрес защищаемого мною Роберта Говарда. Автор отстаивает следующую точку зрения — у прослойки нынешних «белых воротничков» нелюбовь к Говарду базируется именно на том простом факте, что его герои не могут служить им образцами для подражания ввиду чисто антропологических причин, в отличие от упомянутого Шерлока Холмса. И нелюбовь эта, не имеющая под собой какой-либо собственно литературной почвы, переросла со временем в глухую стадную ненависть.
Давайте задумаемся — кто сметал с прилавков книжных магазинов и рынков все эти триллеры, где разудалые шерифы лихо палят из сорок пятого калибра во все, что двигается, подробно и часто любя многих женщин. Отнюдь не рабочий с завода или некие «прекрасные молочницы». Именно «Птенцы гнезда Конан Дойля», воспитанные актерской игрой Ливанова, писательским талантом английского новеллиста и «смертельной борьбой баритсу». Мятущийся в поисках «пищи» интеллект не приемлет другого Конана, короля Аквилонии, не говоря уже о каких-то пиктах. Если «белый воротничок» вполне комфортно для своего самомнения может подсознательно отождествлять себя с частным детективом из туманного Альбиона (и переносить далее это отождествление на героев современных низкопробных триллеров), то Арнольд Шварценеггер в известном фильме, размахивающий вместо утонченной скрипки неподъемной на вид железякой, просто бесит людей, принадлежащих к данной ментальности. Это — причина превичная. А уже на нее накручиваются некие псевдолитературные и окололингвистические претензии к манере письма Говарда. Все вышесказанное касается в первую очередь условно «мужской части» деликатных читателей. Касаемо же женской части автор позволит себе скромно предположить, что, сыграй варвара из Киммерии Жан Клод Ван Дамм, и львиная доля литературных претензий к перу писателя со стороны интеллигентных дам испарилась бы сама собой. Впрочем, следует особо оговориться, что определенное отсутствие энтузиазма в чтении со стороны женщин объяснимо и более прозаично — прошли времена, когда скучающим дворянкам служанки читали вслух «Айвенго». Нынешние дамы страшно далеки от любых писаний на околоисторические сюжеты. И это — тоже касается самой печальной стороны современной ментальности (тут, как понимает читатель, автор статьи утер с глаз скупую мужскую слезу) — нынче в почете герой с толстым кошельком и на «серьезной» тачке, а дела исторические...
Кажется, высказано достаточно, и в весьма откровенной форме, чтобы автор перешел к собственно анонсированной выше апологии писателя Роберта Ирвина Говарда, родившегося 22 января 1906 года, в городке на обширной равнине, раскинувшейся по живописным берегам Рио-Гранде. Следует иметь ввиду, что особенности литературного явления, созданного Говардом, автор намерен рассматривать, не озираясь на коллективное «фи...» определенного сорта людей, модель эго которых одним росчерком юношеского пера создал Конан Дойль в одном из самых слабых своих рассказов. Ну... и остается позвать читателя, еще не бросившего статью на пол и не растоптавшего ее в пароксизме злобы, за мной, в мир, где не играют скрипки, но хрипло ревут боевые рога, где не гудят машины и компьютеры, но земля дрожит под копытами коней, где льется больше крови, чем вина, и где слышна поступь Древности Человечества. В мир, созданный писателем и поэтом Робертом Ирвином Говардом.
Не будем забывать, что Россия открыла для себя Говарда относительно недавно, писал же он в самом начале века. Века, который уже тогда был одержим демоном абстрактного машинного конструирования, усложненных процедур голосования и борьбой с какой-то там инфляцией. Да еще писал он в той самой стране, где эти явления с успехом подменяли собой, в глазах обывателя, классические природные стихии. Фон для молодого романтика весьма и весьма неприятный, если не сказать больше. Эти явления просачивались и в литературу. Не стоит здесь распространяться о заре технотронной фантастики и поминать разного рода кумиров технической интеллигенции типа Жюля Верна и Герберта Уэллса, которые с успехом творили свои книги, плавая в волнах научно-технической революции, словно рыбы в воде, да простится мне такая банальность. Вселенная со всеми ее тайнами и красотами уже становилась для людей броуновским унылым набором из бацилл и молекул, и не было в природе ничего, столь же совершенного, как жестяной примус со всеми его винтиками и клепками.
Молодой романтик задался довольно безнадежной целью — вернуть в Космос утраченное им сакральное измерение, напомнить, что скакун прекраснее парового двигателя, а истинный герой — бессмертен. Он вновь начал населять опустевшие поля и леса зыбкими трелями, развалины — таинственным шорохом перепончатых крыльев, а историю — размахом и величием.